Министерство территориального управления и инфраструктуры Республики Армения в очередной раз объявило о переговорах с Ашхабадом по вопросу о формировании транзитного газового коридора Туркмения – Иран – Армения, функционирующего по своповой модели. Другими словами, предполагается запустить модель, по которой туркменский газ будет импортироваться в Иран, а затем в аналогичных объёмах иранский газ будет экспортироваться в Армению по газопроводу Иран – Армения. На первый взгляд, предлагается модель, которая в целом соответствует мировой практике энергетических коммуникаций.
Однако при рассмотрении вопроса на более глубоком уровне возникают многие политические, экономические и геоэкономические противоречия, которые, видимо, не были приняты во внимание. Иначе не было бы такого заявления. По крайней мере, пока.
Выделим четыре основных аспекта, без учёта которых развитие дискурса о своповых поставках туркменского газа в Армению может остаться на уровне бессодержательной риторики.
1. Как показывает международный опыт, своповые поставки, как правило, стоят дороже, чем прямые поставки. Учитывая среднюю цену экспорта туркменского газа (200 долл.), ценовую политику Ирана на границе с Арменией, а также затраты на обслуживание свопа, предлагаемая модель не может быть конкурентоспособной по сравнению с ныне функционирующим коридором Моздок – Тбилиси, по которому Армения ежегодно импортирует до 2 млрд куб. м российского природного газа.
2. Проект формирования свопового коридора Туркмения – Иран – Армения был разработан и предложен ещё в 2016 г. премьер-министром Армении Кареном Карапетяном в совершенно иных политических и экономических условиях. Во-первых, в 2016 г. Москва и Ахшабад всё ещё находились в состоянии «газового конфликта»: «Газпром» прекратил импорт туркменского газа, в результате чего «Туркменгаз», который ежегодно терял миллиарды долларов, находился в активном поиске новых рынков, что, впрочем, не всегда увенчивалось успехом. Однако сегодня российско-туркменский газовый спор урегулирован, а летом 2019 г. стороны подписали контракт об экспорте туркменского газа в Россию. В сложившейся ситуации сложно представить, что «Туркменгаз» будет нацелен на создание противовеса «Газпрому» на армянском рынке, особенно учитывая его скромные объёмы (2-2,1 млрд куб. м газа в год), а также геополитическое целеполагание присутствия российского капитала в энергетическом секторе Армении.
3. Внимание Ашхабада к Армении в указанный период (2016–2017 гг.). было прежде всего обусловлено планами строительства крупной сети автозаправочных станций (АЗС) в Туркмении. Учитывая богатый опыт Армении в этой отрасли (на постсоветском пространстве Армения лидирует по использованию природного газа в качестве автомобильного топлива), проект должен был быть осуществлён армянскими компаниями при непосредственной поддержке правительства. Смена власти в 2018 г. фактически сняла данный проект с армяно-турецкой официальной повестки.
4. Любые заявления официального Еревана о готовности принять участие в интеграционных энергетических проектах Ирана должны проходить серьёзную экспертизу с точки зрения их соответствия имеющимся геополитическим реалиям. По сути, нейтральное отношение Госдепартамента США к армяно-иранскому сотрудничеству в энергетической сфере обусловлено скромными масштабами этого сотрудничества и отсутствием у Ирана реальных возможностей для выхода на третьи рынки через Армению. Вероятно, именно это является причиной фактического замораживания проекта электроэнергетического коридора «Север – Юг» (Иран – Армения – Грузия – Россия). Это же, пожалуй, является причиной резкого отказа от употребляемой премьер-министром Армении Николом Пашиняном в 2018–2019 гг. риторики о готовности Еревана участвовать в создании транзитного газового коридора по маршруту Иран – Армения – Грузия. Учитывая ярко выраженное «энергетическое содержание» антииранских санкций, подобные заявления следует оценивать заранее для определения их геополитической пригодности.
Маркаров Александр Александрович д. пол. н., проф.,
Давтян Ваге Самвелович д. пол. н.